Подписание Вашингтоном в августе 1795 года, однако, не положило конец общественному резонансу. Большинство республиканцев оставались непреклонными противниками. Они критиковали Вашингтона как никогда прежде, обвиняя его в нарушении духа республиканства и поощрении коррупции в английском стиле. Недоброжелатели обвиняли Вашингтона в том, что он "глава британской фракции", растратчик государственных средств, некомпетентный военный, "узурпатор с темными амбициями" и даже предатель, который на самом деле "работал, чтобы предотвратить нашу независимость".64 Некоторые горячие головы призывали к импичменту президента. Джефферсон отверг договор и был уверен, что народная ветвь власти, Палата представителей, которая контролировала выделение средств, необходимых для реализации договора, "выступит против него как конституционно недействительного... и таким образом избавит нас от этого позорного акта, который на самом деле является не чем иным, как договором о союзе между Англией и англоманами этой страны против законодательной власти и народа Соединенных Штатов".65

Когда в марте 1796 года Палата представителей потребовала от президента прислать ей все документы, связанные с переговорами по договору, Вашингтон отказался, заявив, что договоры, должным образом ратифицированные Сенатом и подписанные президентом, являются высшим законом страны. Признание какой-либо роли Палаты представителей не только "означало бы создание опасного прецедента", но и было бы неконституционным. По его словам, Конституционный конвент, на котором он председательствовал, "однозначно отверг" роль Палаты в заключении договоров.66 Тем не менее Мэдисон и республиканцы в Конгрессе отказались отступить и добивались уничтожения договора раз и навсегда. В то время как обе партии проводили собрания и наказывали своих членов, партийность достигла своего апогея.

В конце концов, однако, растущая поддержка договора в народе начала давать о себе знать, и после захватывающей речи очень больного Фишера Эймса в апреле 1796 года республиканцы не смогли собрать большинство голосов в свою пользу. Это было ошеломляющее поражение для Мэдисона, который подумывал о выходе из палаты представителей и возвращении в Виргинию. Его прежней дружбе с президентом пришел конец. Вашингтон так и не простил ему попыток сорвать договор и больше с ним не советовался.

Ряд событий по всей стране уже усиливал поддержку федералистов и их политики. С появлением в 1794 году первой части книги Томаса Пейна "Век Разума" протестантские священники и другие консерваторы, поначалу приветствовавшие Французскую революцию, стали все больше тревожиться по поводу угроз, которые несли потрясения во Франции для религии. Книга Пейна, которая вышла восемью американскими изданиями в 1794 году, семью - в 1795-м и двумя - в 1796-м (что сделало ее самой широко издаваемой религиозной работой в Америке XVIII века), подвергла нападкам истинность Библии и всей организованной религии. Ее публикация вызвала целый поток подобных радикальных антирелигиозных работ, включая "Разоблаченное христианство" барона Хольбаха и "Здравый смысл, или Естественные идеи против сверхъестественных", "Руины графа Вольнея; или "Размышления о революции империй", "Исследование политической справедливости" Уильяма Годвина, первое издание в переводе "Философского словаря" Вольтера и вторая часть книги Пейна "Век разума", в которой Пейн заявил, что "из всех систем религии, когда-либо изобретенных, нет более унизительной для Всемогущего, более нежелательной для человека, более противной для разума и более противоречивой, чем эта вещь, называемая христианством."

Недорогая работа Пейна продавалась очень широко - Бенджамин Франклин Баче, внук своего тезки и ярый противник федералистов, продал пятнадцать тысяч экземпляров второй части "Века разума" в своем книжном магазине в Филадельфии, и ее читали огромными тиражами, обсуждали в тавернах и на углах улиц повсюду. Студенты колледжей в Гарварде, Йеле и Принстоне, зараженные "неверным и нерелигиозным духом", особенно любили работу Пейна и с удовольствием бросали ее ереси в лицо своим недоумевающим преподавателям-церковникам.67

Поскольку никто из известных американцам людей не ассоциировался с волнениями во Франции больше, чем Томас Пейн, его "богохульные" идеи рассматривались как побочный продукт Французской революции и того, что Ной Уэбстер назвал ее "атеистическими нападками на христианство". Ортодоксальное христианское духовенство внезапно утратило свой прежний энтузиазм по отношению к Французской революции и в 1794-1796 годах ополчилось на Пейна, революцию и Республиканскую партию. Лидеры федералистов сразу же обнаружили, что приобрели важных клерикальных союзников в борьбе с революционно настроенными республиканцами. "Том Пейн, - заметил Фишер Эймс, - любезно излечил наше духовенство от его предрассудков".68

За возрождением федералистов стояло нечто большее, чем поддержка, оказанная им испуганными священнослужителями. Обстоятельства повсюду в Америке были лучше, и стремление к счастью для большего числа людей никогда не казалось таким многообещающим. К 1795-1796 годам, после победы генерала Энтони Уэйна над индейцами в августе 1794 года и скорого возвращения Британии северо-западных постов, американцы были готовы и жаждали осваивать территорию к северу от реки Огайо. По всему Кентукки стали появляться города, а через Аппалачские горы в долину Огайо хлынули повозки с потребительскими товарами с Востока.69

В то же время ситуация на Юго-Западе кардинально изменилась. В 1791 году идеалы свободы и равенства, зародившиеся во время Французской революции, перекинулись через Атлантику в богатую французскую сахарную колонию Сен-Домингю и вдохновили ее на кровавое восстание рабов под предводительством Туссена Л'Овертюра, которое продолжалось дюжину лет. Прежде чем это восстание закончилось в 1804 году созданием республики Гаити, тысячи беженцев, как белых, так и свободных и порабощенных негров, бежали на другие Карибские острова и в города Северной Америки, включая Новый Орлеан. Испанские чиновники все больше опасались, что революционные настроения могут распространиться и на Луизиану. В конце концов, большинство из шести тысяч жителей Нового Орлеана были французами, Франция владела Луизианой до 1763 года, а испанская военная власть в колонии была печально известна своей слабостью.

Действительно, испанские власти в Луизиане были настолько слабы и так боялись американских филистеров, особенно тех, которыми угрожал Джордж Роджерс Кларк из Кентукки, что решили, что им лучше пойти на соглашение с Соединенными Штатами на Западе, иначе они потеряют все. Когда стало казаться, что правительство федералистов может даже заключить союз с Британией и угрожать всей Испанской империи, испанское правительство наконец решило переломить десятилетнее противодействие американским требованиям на Юго-Западе. Внезапно Испания согласилась провести границу своих территорий Флориды и Луизианы по 31-й параллели, отказавшись от земель Язу, и открыть Миссисипи для американского судоходства.

В октябре 1795 года вновь назначенный американский посол в Испании Томас Пинкни, бывший губернатор Южной Каролины и двоюродный брат Чарльза Пинкни, который в 1786 году напал на планы Джея по продаже жителей Запада, подписал договор Сан-Лоренцо, который давал американцам практически все, что они хотели. Когда новости о договоре Пинкни достигли Кентукки, люди были в восторге. Федералистская администрация